Средневековая культура франков — каролингское искусство

Теперь мысленно вернемся снова к началу средневековья — к V—VIII столетиям нашей эры, когда на развалинах старого Рима возникали варварские государства: остгот­ское (а затем лангобардское) на Аппенинском полуострове, королевство вестготов на Пиренейском полуострове, англо-саксонское королевство в Британии, государство франков на Рейне и другие.

Франкский вождь Хлодвиг, принявший христианство, и его преемники (династия Меровингов) расширили границы государства, оттеснили вестготов и вскоре стали гегемонами на территории Западной Европы.

Но франки еще оста нались настоящими «варварами», обществом земледельцев и воинов, не знавших ни роскоши, ни чинопочитания, ни придворных церемоний, не имевших понятия о философии и науках, не умевших читать, не ценивших памятники античной культуры. В то время как византийские государи (басиленсы) восседали на золотом троне, окруженном позолоченными статуями львов и золотыми поющими птицами, короли франков ездили в деревянных повозках, запряженных парой волов, которыми правил пастух.

Эти «варвары» сделали большое историческое дело: они омолодили и оживили мир.

Сметя одряхлевшую римскую цивилизацию, покончив с рабовладением, они установили строй (еще предфеодальный), где основой
был труд свободного крестьянина.

«Исчезло античное рабство, исчезли разорившиеся, нищие свободные, презиравшие труд как рабское занятие. Между римским колоном и новым крепостным стоял свободный франкский крестьянин… Общественные классы IX века сформировались не в обстановке разло жения гибнущей цивилизации, а при родовых муках новой цивилизации. Новое поколение — как господа, так и слуги — в сравнении со своими римскими предшественниками было поколением мужей»

К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 21, стр. 153—154. 

Поэтому мы и берем слово «варвары» в кавычки: позд­нейшая традиция сделала его синонимом безжалостного разрушения культуры, а на­стоящие, исторические вар­вары были не только разру­шителями, но и родоначальниками новой культуры.

Как говорит Энгельс, они подготовили западноевропей­ское человечество для гряду­щей истории. Было ли у это­го «поколения мужей» свое искусство?

Да, такое, которое типично для позднеродового строя: орнаментальное прикладное искусство — украшения ору­жия, сбруи, утвари, одежды в виде металлических пла­стин, пряжек, подвесок. В за­мысловатые узоры вплетались изображения сказочных зве­рей (этот варварский стиль называют звериным, или «те­ратологическим», то есть чу­довищным).

Когда-то, вероят­но, эти вещи играли роль амулетов: мир представлялся непрерывно длящейся схват­кой зверей, демонов, фантасти­ческих сил — и воин украшал свои доспехи изображениями таинственных врагов, обезвре­женных, превращенных в иг­рушку,— он как бы заставлял их служить себе. И, конечно, ему нравились блеск металла, затейливость узора, кровавые вспышки гранатов и рубинов на золотых изделиях.

Когда варварские племена объединились в государства и приняли христианскую ре­лигию, их искусство, как и их социальный строй, не мог­ ло оставаться прежним. Ста­ли строить каменные церк­ви — небольшие, грубые, но все же перенимающие план римских базилик.

Стали изоб­ражать христианских святых — сначала в прежней «те­ратологической» манере, пог­ружая их в орнаментальную вязь из переплетенных жгу­тов и причудливых зверей.

Исторические аналогии всег­да условны и приблизитель­ны, но все же напрашивается некая аналогия между этой, дороманской эпохой и дале­ким «гомеровским временем», когда примитивная культура дорийцев постепенно слива­лась с остатками разрушен­ной микенской культуры.

Тог­да понадобилось не одно сто­летие, чтобы прийти к ново­му синтезу, и это совпало с окончательным становлением рабовладельческой демокра­тии. Не одно столетие прошло,прежде чем средневековая Ев­ропа обрела свой собственный художественный язык.

Но те века, когда в социаль­ном строе Западной Европы центральной фигурой был «свободный франкский кре­стьянин», были едва ли не решающими для формирова­ния средневекового стиля, хо­тя он сложился позже. «Про­стонародность», «фольклорность» и романского и го­тического искусства уходят корнями именно в эту раннюю эпоху средневековья.

Но плоды созрели несколько столетий спустя. Были необходимы условия, которых не существовало в предфеодальный период: и появление больших горо­дов, как центров ремесла, и возможность профессионализации худож­ников, и наличие широкого круга заказчиков. Таким образом, только в развитую феодальную эпоху возникло вполне развитое средневеко­вое искусство, но не случайно в него вошли и прочно в нем удержа­лись элементы народного сознания свободных «варваров»: фольклор­ные мотивы, языческая фантастика, животный эпос, любовь к яркой узорности, самобытная экспрессия.

Это не значит, что в дороманское время не было создано замечатель­ных памятников искусства. При Каролингах (VIII—IX вв.), сменив­ших меровингскую династию, возникали интереснейшие художествен­ные явления, и вообще каролингская эпоха глубоко интересна посвоему историческому и историко-культурному значению.

Но ее худо­жественные памятники несут печать неустоявшихся и незавершенных поисков. Они разнородны, каждая школа существует сама по себе, в них не чувствуется той уверенности, той покоряющей воли, которая обычно излучается произведениями зрелого большого стиля.

Каро­лингское искусство — искусство переходное. То мы встречаем в нем миниатюры, воскрешающие эллинистическую традицию, с мягкой, живописно-пластичной трактовкой спокойных фигур (Аахенское еван­гелие Карла Великого), то предельно экспрессивную графическую ма­неру (в евангелии Эбо), заставляющую вспомнить чуть ли не немец­кий экспрессионизм XX века, то совсем неожиданные, стоящие особ­няком, миниатюры Утрехтской псалтыри.

Эти последние — быстрые наброски пером, где художник с нетерпеливой жадностью спешит пе­редать массу впечатлений, не стесняя себя правилами и заботами обуравновешенности композиции. Тут идут бурные схватки, сплетаются в клубок фигуры всадников, лошади поднимаются на дыбы, люди стремительно двигаются, порывисто жестикулируют.

В иных произведениях каролингского времени отчетливо видно влия­ние Византии, в других присутствует характерный «варварский» пле­теный орнамент. Словом, различные элементы, из которых формиро­валось искусство средних веков, в каролингскую эпоху еще не пере­плавились в органическое целое, не образовали стилевого ансамбля.

И сфера искусства была еще узкой — оно, как оранжерейное расте­ние, выращивалось в монастырях и при дворе Карла Великого. Глав­ным образом это были иллюстрированные рукописи. Монументальной скульптуры, монументальной живописи, в сущности, почти еще не было, как и большой архитектуры.

Карл Великий был личностью весьма замечательной. Прославленный воин, легендарный герой эпоса «Песнь о Роланде», глава огромной, хотя непрочной и недолговечной империи и своеобразный просве­титель. Он устроил при дворе школу, торжественно именуемую «Ака­демией», где он сам и его приближенные занимались «свободными науками» — упражнениями в риторике, грамматике, диалектике.

Ру­ководил Академией монах Алкуин— «муж, всячески ученый», а им­ператор был его усердным учеником. Император старался изучить иностранные языки и искусство счета, но писать так и не научился, хотя прилагал к тому много усилий: «Для этого возил с собою на постели под подушкой дощечки и листки, чтобы в свободное время при­ учить руку выводить буквы. Но мало имел успеха труд, начатый не в свое время, слишком поздно». Так пишет Эйнгардт, современник Карла.

По свидетельству Эйнгардта, своих наставников в науке Карл высоко чтил и «осыпал их почестями». Он поощрял и художников,
желая восстановить оборванные связи с эллинистической культурой.

Но при всем этом обычаи и образ жизни Карла ничем не были похожи на церемонные обычаи византийских императоров: он был по­стоянно в походах, никогда не расставался с мечом, сам разбирал тяжбы, носил простонародную одежду франков, «чужеземные же одеяния, хотя бы и самые красивые, отвергал».

Бородатый полководец в простой рубахе, объединивший под своей властью пространство от Бискайского залива до Адриатики, короно­ванный римским папой и с трогательным усердием выводящий ла­тинские буквы непослушной рукой,— этот исторический образ кажет­ ся символом культуры раннего средневековья.

Разрушительные по­тенции варварства остались в прошлом, вступили в действие созида­тельные и восстановительные, но руки, привыкшие к мечу, еще непривыкли к тонким орудиям цивилизации, чужое еще не стало своим, искусственное не вошло в плоть и кровь народной жизни. И первый плод новой художественной культуры — каролингское искусство было таким же неустойчивым соединением разнородных частей, как империя Карла, распавшаяся после его смерти. Но в результате рас­пада империи образовались три государства, перед которыми лежал большой исторический путь,— Франция, Германия, Италия.

Искусство Каролингов стояло у порога зрелого искусства феодальной эпохи.