Искусство Возрождения

Когда говорят: «искусство Возрождения»,—какие ассоциации возникают прежде всего?

Возрожде́ние, или Ренесса́нс — имеющая мировое значение эпоха в истории культуры Европы, пришедшая на смену Средним векам и предшествующая Просвещению и Новому времени. Приходится — в Италии — на начало XIV века — последнюю четверть XVI века и в некоторых случаях — первые десятилетия XVII века

«Я создал тебя существом не небесным, но и не только земным, не смертным, но и не бес­смертным, чтобы, ты, чуждый стеснений, сам себе сделался творцом и сам выковал окон­чательно свой образ. Тебе дана возможность пасть до степени животного, но также и воз­можность подняться до степени существа бо­гоподобного — исключительно благодаря тво­ей внутренней воле…». Так говорит бог Ада­му в трактате итальянского гуманиста Пикоделла Мирандола «О достоинстве человека».

В этих словах сжат духовный опыт эпохи Возрождения, выражен сдвиг в сознании, который она совершила.

Когда говорят: «искусство Возрождения»,— какие ассоциации возникают прежде всего?

• Вспоминаются лица. Лица крупным планом, высветленные, отчеканенные с четкостью ме­дали, иногда замечательно красивые, иногда неправильные, но всегда значительные. Непо­хожие одно на другое, но имеющие нечто общее; очень индивидуальные, но внутрен­не до конца нераскрытые и потому немного таинственные.
• Вспоминаются чернокудрые флорентийские юноши, тонкие женские про­фили с большими открытыми лбами, надмен­ное лицо Джулиано Медичи на портрете
  Боттичелли, с полуопущенными веками, с чуть заметной холодной улыбкой.
• Полные яростной энергии головы кондотьеров у До­нателло и Вероккьо, грозно-прекрасный лик микеланджеловского Давида,— и непремен­но вспомнится  ускользающая от всех толко­ваний, непостижимо спокойная Мона Лиза.

Между тем итальянское Возрождение худо­жественно выразило себя не только и даже не главным образом в портретах. Оно создало новый чисто светский архитектурный облик городов, населило города статуями, а стены дворцов и капелл покрыло росписями; в рос­писях и картинах запечатлело, через приз­му евангельских и мифологических сюжетов. зрелище жизни этих процветающих горо­дов — от блестящих кавалькад и празднеств до кельи ученого-гуманиста. И если все же искусство Возрождения ассоциируется в пер­вую очередь с особым типом лица человече­ского, то это, может быть,потому, что в осно­ве всех его новаторских открытий лежит от­крытие личности.

Осознание ее достоинства и ценности, ее возможностей, о которых об­разно говорит Пикоделла Мирандола, состав­ляет существо ренессансного гуманизма в
широком и общем смысле. Он про­должает, в новых исторических условиях, традицию античного гуманизма, но и очень отличается от него, так же как волевой,
предприимчивый человек начинающейся бур­жуазной эпохи отличается от человека древ­него мира.

Возможность самому, своей волей «выковать свой образ» не снилась самым смелым античным умам: римские стоики лишь призывали «хорошо сыграть роль»,
предопределенную человеку.

Человеку — представителю победоносного, разумного и прекрасного рода спело гимн ис­кусство древности. Человека неудовлетво­ренного, жаждущего недосягаемой справед­ливости, раскрыло средневековое искусство.

Но образ волевого, интеллектуального чело­века, творца своей судьбы, творца самого себя — создало только Возрождение.

Этот образ, героизированный, идеальный по своей сущности, был внушен реальным со­держанием эпохи: в этом его истинность, его реализм. Нет нужды идеализировать эту эпоху, представлять ее себе лучше, чем она была на самом деле. То была эпоха не для слабых душ, наполненная напряженными
классовыми битвами и кровавыми междо­усобиями; ее деятели стремились к власти, не останавливаясь перед средствами, вплоть до кинжала наемных убийц; ростовщики де­лали головокружительную карьеру, полити­ки не брезговали циничными методами, открыто провозглашенными Макиавелли: си­ла — основа права.

Вместе с тем это была эпоха бурного творческого подъема, освобо­дившаяся от гипноза церковной схоластики, жаждущая познать и понять мир, каков он
действительно есть, эпоха больших откры­тий, которая, как говорил Энгельс, «нужда­лась в титанах и которая породила титаном по силе мысли, страстности и характеру, по многосторонности и учености».

В прямом и узком значении «гуманизм» означал светскую образованность, светскую науку в противо­положность ученому богословию.

Какова родословная культуры Возрождения? Преемственная связь с античностью оче­видна, ее подчеркивали сами итальянские гуманисты, — отсюда и термин «Возрожде­ние» (по-французски — Ренессанс, по-италь­янски — Ринашименто), означавший возрож­дение античной культуры. Менее очевидна, ни
поверхностный взгляд, преемственность по отношению к культуре средних веков. Дея­тели Ренессанса, в частности Джорджо Ваза­ри, автор «Жизнеописаний знаменитых живо­писцев, ваятелей и зодчих», отзывались о средневековом искусстве сурово и свысока, именуя его «варварской», «грубой манерой».

Их можно понять: ведь культура Возрожде­ния формировалась в отталкивании от средне­вековых принципов, в борьбе с ними. Но, как во всяком живом развитии, здесь было не просто голое отрицание, а единство отрица­ния и продолжения.

Хотя культуру Возрождения отделяет от средневековой достаточно определенный ка­чественный рубеж (по крайней мере в Ита­лии,— в других странах, как мы дальше уви­дим, такого рубежа не было: северное Воз­рождение прямо вырастало из готики), но между ними вовсе не пролегал такой истори­ческий разрыв, как когда-то между повер­женным античным миром и раннефеодаль­ным.

К ренессансному этапу естественно под­ водила сама логика развития средневековых городов, логика борьбы городских коммун против феодальных сеньоров (а мы помним, что готическое искусство было детищем этих средневековых коммун).

Кто были люди эпохи Возрождения, первые Адамы буржуазного мира, разносторонние, деятельные, живущие всеми интересами свое­ го времени? Это были все те же люди третье­го сословия, теперь одержавшие экономиче­скую и политическую победу, прямые потом­ки средневековых бюргеров, которые, в свою
очередь, вышли из средневековых крепост­ных, переселившихся в города.

«Из крепост­ных средневековья вышло свободное населе­ние первых городов; из этого сословия горо­жан развились первые элементы буржуа­зии». Перед нами непрерывная историческая нить развития. Ей соответствует такая же нить развития искусства — от романского стиля к готике и затем к Ренессансу.

Однако ренессансная стадия сложилась не везде, не одновременно и не в одинаковых формах. Классическим очагом ренессансной культуры была только Италия. Это историче­ски объяснимо: борьба горожан против фео­далов протекала и завершалась различно. Во многих странах она закончилась объединени­ем страны под эгидой сильной центральной монархической власти. Сепаратизму и произ­волу феодалов был положен конец, но на сме­ну пришло иго феодальной монархии; третьесословие завоевало себе лишь компромис­сные права.

В городах Италии обстановка сложилась ина­че. Здесь не произошло централизации, зато не произошло и перехода к абсолютизму. Са­модеятельность третьего сословия ничто не сковывало, и оно, одержав ряд побед, устано­вило в городах свои порядки. Типична исто­рия Флоренции — города, сыгравшего в культуре Возрождения роль, подобную роли Афин в Древней Греции. Флоренция раньше и ре­шительнее всех, еще в конце XIII века покон­чила с сеньориальной зависимостью от тос­канских баронов. Развитие промышленно­сти, торговли и банков дало силу и уве­ренность классу «пополан» — купцов, ме­нял и ремесленников. Флорентийские пополаны обошлись очень круто с феодальной аристократией: согласно «Установлениям справедливости» 1293 года дворяне лишались избирательных и вообще политических прав.

Городская коммуна, состоявшая из предста­вителей ремесленных цехов и купеческих гильдий, стала полновластным органом; власть папства переживала кризис, попытки германских императоров захватить власть над Италией были отражены.

Все эти события протекали в атмосфере борь­бы — классовой и партийной, внешней и внут­ренней. Жестокие распри гвельфов и гибел­линов, а затем «черных» и «белых» гвель­фов продолжались чуть не целое столетие; этим раскаленным воздухом дышал Данте, здесь сформировался его гений. Укрепляв­шиеся у власти общественные группы вновь и  вновь раскалывались на враждующие ла­геря.

В XV столетии наступила полоса гос­подства «некоронованных государей» — воз­вышения богатых семейств: банкиров Меди­чи во Флоренции, Висконти в Милане, Эсте в Ферраре и других. И тут не утихали войны между городами и лигами городов, не пре­кращалась и внутренняя оппозиция бедноты, вылившаяся в конце XV века в движение под руководством монаха Савонаролы, обли­чителя богачей и тиранов.

Молодой буржуазный класс, который был главным действующим лицом эпохи, многим отличался от своих средневековых предшест­венников. Он твердо стоял на земле, верил в себя, богател и смотрел на мир другими, трезвыми глазами. Ему все более чужд ста­новился трагизм мироощущения, пафос стра­даний, эстетизация нищеты. — все то, что от­ражалось в искусстве средневекового города. Росло уважение к земному человеку, кото­рый побеждает, принимая мир как он есть, пользуется радостями бытия и испытывает упоение в бою, не впадая в экстаз отчаяния и религиозный экстаз. И в борьбе, и в науч­ных поисках, и в мирских делах торговли и обогащения, и в мирских наслаждениях эти люди черпали ощущение полноты жизни, бьющей через край.

Города Италии были сравнительно неболь­шими, а накал общественных страстей, водо­ворот политических событий — столь силь­ным, что никто не мог оставаться в стороне и жить пассивной дремлющей жизнью; в этой огненной купели формировались и закаля­лись инициативные, энергичные характеры.

Энергия могла послужить и добру, и злу — и то и другое в крупных масштабах, с раз­махом. Широкий диапазон человеческих воз­можностей выявлялся  наглядно, и активность личности была велика, так что казалось, буд­то от ее волевого усилия зависит все. Это была историческая иллюзия, сменившая ил­люзию рока, — плодотворная, двигающая че­ловечество вперед, но все же иллюзия.

Эсте­тический идеал Ренессанса, образ самого се­бя создающего, «не ведающего стеснений» универсального человека, был не столько прямым отражением эпохи, сколько ее иде­альным излучением, ее великой мечтой, за­вещанной грядущим векам. Но в искусстве он обретал живую плоть и кровь. Люди в изоб­ражении ренессансных художников выглядят одновременно и совсем живыми, и необыкно­венными, как бы переведенными в какой-то высший, монументальный план бытия.

И не здесь ли причина того, что искусство Возрож­дения, с его приверженностью к современно­му и земному, с его культом «зеркального» подобия внешнего мира, все же упорно избе­гало современных сюжетов и продолжало пользоваться традиционной мифологической призмой? Благодаря этой призме современ­ное возводилось в ранг вечного, житейское приобщалось к героическому, утверждалась «богоподобность» реального человека.